Случай Ирины Теплинской, дошедшей до Страсбурга в борьбе с запретом заместительной терапии, то есть лечения наркомании наркотическими лекарствами (что разрешено везде, кроме России), подтверждает: обращение в Европейский суд воспринимается властями РФ как измена родине. Как Городничий в «Ревизоре»: «Жаловаться на меня? Вот задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы».

Известно, что претерпевают от властей (и до, и после рассмотрения в ЕСПЧ их жалоб) жители Чечни, обвиняющие государство в нарушении права на жизнь своих близких, погибших под отечественными бомбами. Назвав Чечню, не кощунственно ли ставить в один ряд и сравнивать что-либо с ней по глубине трагедии? Берусь утверждать: масштабы сравнимы. Война с наркотиками нравственно и физически изувечила миллионы людей.

Не говорю здесь о тех, кто целенаправленно зарабатывает деньги на этом товаре. Говорю о мирных людях, репрессируемых за зависимость и за любое временное, случайное соприкосновение с запрещенными веществами. Пусть даже многие из этих людей осуждены как сбытчики, и непременно за сбыт в крупном или особо крупном размере (крупным признается более 6 г марихуаны, 2,5 г гашиша, 0,5 г героина, 0,2 г амфетамина, 0,05 г курительных смесей).

В 2005 году гражданин Григорий Ваньян выиграл дело против РФ. Европейский суд признал тогда «непоправимо подрывающей справедливость суда» типичную, сотни тысяч раз использованную «проверочную закупку», на которой держится весь круг антинаркотической работы силовиков. По решению Суда, «когда действия тайных агентов направлены на подстрекательство преступления и нет оснований полагать, что оно было бы совершено без их вмешательства, это выходит за рамки понимания, что такое тайный агент, и может быть названо провокацией». Российской Федерации пришлось тогда не только выплатить Ваньяну сколько-то тысяч евро, но и включить в закон «Об оперативно-розыскной деятельности» запрет провокации, то есть подстрекательства, склонения, побуждения граждан сотрудниками органов в прямой или косвенной форме к совершению преступления.

Провокаций, правда, пока что меньше не стало (иначе как делать план и гнать волну?), но теперь в приговорах пишут, что доводы защиты о провокации не подтвердились, а имела место законная проверочная закупка. Судьи входят в положение коллег – оперативников, следователей, прокуроров. И все же по нескольким жалобам – из тысяч подаваемых – Верховный суд отменил основанные на провокациях приговоры. Эти случаи важны: они служат основой для жалоб других осужденных. Только вот изменник Ваньян снова сидит в колонии.

Нет никаких сомнений, что в таблетке метадона, оказавшейся в сумке Теплинской, содержание политики превышает «особо крупный размер» наркотического вещества. Происхождение таблетки настолько очевидно, что даже уголовное дело возбуждено «по факту», а не в отношении Ирины (это исключительный случай, обычно такого не бывает). И это дает шанс прекратить ее необоснованное уголовное преследование. Подброшенные наркотики – практика настолько распространенная, что будущему историку впору будет писать историю русских подбросов. Современнику сложнее: такие фальсификации труднодоказуемы – в приговорах они отрицаются. Как раз обвинят в клевете, а то и в разжигании социальной ненависти к ментам как к социальной группе.

Подбросы бывают по высоким политическим мотивам (как, полагаю я, в деле мэра Томска Александра Макарова, для надежности посадки объявленного наркоманом, или в деле Таисии Осиповой). А бывают из приземленных соображений конкурентной борьбы. Или для улучшения правоохранительной отчетности. Или просто имеют характер расправы: за отказ платить, за отказ в «добровольном» сотрудничестве (то есть нежелание быть провокатором).

Говоря о политическом подбросе, вспоминаешь как раз чеченских беженцев в Москве и других городах, которым, когда шла война, милиция предлагала на выбор – патроны или чек героина будут извлечены у них из карманов. Не стану перечислять предпринимателей, которым таким способом ломали бизнес. Классической же расправой было дело главного редактора газеты «Вятский наблюдатель-2» Сергея Бачинина, в кабинете у которого оказалась разбросанной марихуана, как раз когда он публиковал разоблачительные материалы о начальнике УБНОН Кощееве. Дело Сергея Бровченко, адвоката, вступившего в конфликт с ФСБ (где он раньше работал), можно давать студентам как пример несправедливого судопроизводства. Из багажника его машины было извлечено 4,5 кг кокаина. Помимо множества прочих нарушений и фальсификаций, в пакете с подброшенным наркотиком оказалась по недосмотру милицейская бирка, используемая для опечатывания вещественных доказательств. Верховный суд трижды отменял приговор. И четырежды районный суд признавал Бровченко виновным. Пока шли суды, он сидел: шесть с половиной лет. Отменяя приговоры, Верховный суд оставлял Бровченко под стражей – ведь и этот изменник родины жаловался в Страсбург. Выпустили его по решению Европейского суда.

Эти примеры мерцают на фоне бесчисленного множества рутинных, беззлобных фальсификаций, совершаемых для выполнения и перевыполнения плана. Наркотики по-прежнему подбрасывают, но, надо сказать, реже, это становится уже дурным тоном. И зачем? Уголовно-процессуальная машина приспособлена для осуждения невиновных вполне законными способами.

Для этого существуют понятые, заинтересованность которых практически никогда не удается доказать, даже если они практиканты школы милиции. Для этого держат обвиняемых в СИЗО, пока они не дозреют до чистосердечного раскаяния. Для этого узаконены анонимные свидетели. Для этого изобретена «сделка о признании», то есть особый порядок рассмотрения дела судом при согласии обвиняемого с обвинением, когда дело не слушается по существу и приговоры пишутся под копирку (в 2010 году более 60% дел о наркотиках было рассмотрено в особом порядке).

К чему подбрасывать наркотики, когда человека можно посадить, ничего не изымая, без проверочной закупки, по одним лишь показаниям лиц, якобы приобретавших у него наркотики? Такие приговоры входят в моду.

Статью 228 называют уже «народной статьей». С 2004 года число отбывающих наказание в виде лишения свободы за наркотики выросло почти в три раза: с 43 тысяч в 2004 до 124 тысяч в 2010 году. На 1 января 2011 года заключенные за наркотики составляли 15% всех российских заключенных, а среди женщин – 29,5%.

Помню, еще в 2001 году на Чрезвычайном съезде в защиту прав человека Николай Храмов говорил, что политзаключенных в России не десятки, а сотни тысяч, если считать таковыми всех осужденных за наркотики. Скажем так: почти всех. Так и при Сталине политзаключенными были не только политические оппоненты режима, но и все репрессированные, в том числе «за колоски». Сегодня тоже сажают за колоски: за сорванную в поле дикорастущую коноплю, за кактус на подоконнике вполне можно получить года три.

Ирина Теплинская на виду. Ее хотят скушать, но побаиваются. Обращаются с ней вежливо. С людьми не столь заметными, бывает, разговаривают по-другому. Приведу под конец отнюдь не уникальное письмо, пришедшее на мой сайт правовых консультаций по делам, связанными с наркотиками.

«Здравствуйте. Решил проконсультироваться у Вас, т.к. попал в подобную ситуацию впервые. На прошлой неделе мы с приятелем нашли сайт с рекламой легальных порошков. Решили попробовать. Связались, перевели деньги через терминал, и нам сбросили адрес, где за номерной табличкой заложена закладка с порошком. Мы подъехали на место, только забрали, как на нас налетели сотрудники в штатском. Жестко вытащили нас из машины, усадили в свою, и повезли в контору. На нашей же машине уехал их сотрудник в неизвестном направлении. Закладка осталась в нашей машине. Надо сказать что никакого обыска, понятых и изъятия на месте не было.

По дороге они увидели какого-то парня и стали гоняться за ним. Поймав его, силой по земле стали тащить к нам в машину. При этом тот парень кричал, привлекая внимание прохожих(дело было в центре города), но те лишь смотрели как на цирк. Заведя нас в кабинет, они принялись жестко избивать парня. Руками, ногами, забили его в угол, где на полу он еще долго лежал. Стоит сказать, что на его крики заходили другие сотрудники, видимо, из других кабинетов, и присоединялись к избивавшим. Мы с приятелем онемели от ужаса и лишь переглядывались, позванивая наручниками. Потом один из этих нелюдей расстегнул ширинку и стал угрожать тому парню, что обоссыт его. Но, видимо, не захотев пачкать пол, просто опустился на четвереньки, и стал плевать в лицо бедолаге. После они переключились на нас. Стали орать в лицо, угрожать что сейчас вы..ут нас шваброй, бить по почкам и печени. Стоит упомянуть, что мой приятель инвалид 2-й группы (нет ноги, протез), благодаря чему его не так долбили, как меня. Один из оперов в это время что-то сосредоточенно писал.

Прошло часа три – стемнело, зашел один из оперов с двумя пакетиками какого-то порошка и спросил у писавшего: “У этого где?” Тот прочитал из своей писанины – в заднем правом кармане брюк, после чего первый засунул мне пакетик в задний карман джинсов. Я попытался возразить и сразу получил удар в почку. “Стой ровно, не дергайся”, – услышал сквозь боль. “А у этого где?” – “В правом боковом” – и второй пакетик оказался в кармане у приятеля.

Ввели понятых. Два молоденьких парня, один с бланшем под глазом. При них у нас извлекли из карманов только что положенное, в чем они и расписались. После чего нас заставляли расписываться в напечатанных ими бумагах, не давая ничего читать. Просто били и вставляли в руку ручку. Конечно мы все подписали. После чего нас повезли на экспертизу, заранее предупредив, чтобы мы сразу сказали что 3 часа назад употребляли кристалиус. Якобы тогда анализы брать не будут и на первый раз на учет не поставят. А если мы так не скажем, возьмут анализы и они не покажут, то нам припишут, что мы брали с целью сбыта, а это уже совсем другой пункт статьи 228, и мы уже не выйдем на свободу.

После всего приятеля, как инвалида, отпустили домой под подписку, а меня отвезли в обезьянник до утра, убедив, что я “нормальный пацан” и в девять утра буду дома. Но в 9 утра меня и приехавшего приятеля повезли на административный суд, где мне дали трое суток по ст. 1-6, а приятелю штраф. Я отсидел в этой душегубке и вышел под подписку позавчера. Сегодня поехал заключил договор с адвокатом, и завтра к 11 утра к следователю поеду уже с ним. Хоть узнаю, что мы там подписали.

А вообще страшно, конечно. Надо упомянуть, что у меня нет судимостей, да и с ментами сталкивался близко только по телевизору. Не хочу жить в этой стране, с такими защитниками законов. Напишите, как быть, что мне грозит за любопытство. Адвоката нанял первого попавшегося в адвокатской конторе. Я далек от всего этого и не знаю, как выбирать. Родители люди небогатые, и я обычный работяга. Может, в этой стране небогатых людей сразу загонять за проволоку? Слышал по телевизору, что ментам в разы повышают зарплату. Как же они тогда станут на нас смотреть – как на недочеловеков. Помню, в детстве, глядя фильмы про отеч. войну, мы сочувствовали попавшим в ГЕСТАПО. Так вот, по сравнению с нашей ментовкой гестапо отдыхает. Жду совета. Настроение – жить не хочется. Чувствую себя униженным и оскорбленным. Спасибо если дочитали до конца».