Выступление Владислава Иноземцева на III Форуме свободной России в Вильнюсе 26 мая 2017 года.

Спасибо большое всем организаторам за приглашение меня на эту замечательную конференцию. Я постараюсь следовать тем вопросам, которые были сформулированы в нашей повестке дня, и поговорить о мифах и реальностях и о том, что, может быть, следует сделать. На самом деле, задача, поставленная организаторами перед этой панелью, очень сложная, просто потому, что придется, видимо, говорить о той реальности, в которую, я бы сказал, не очень хочется верить большинству здесь собравшихся. И это, безусловно, вызывает какие-то когнитивные диссонансы.

Если начинать с того, какие сейчас существуют общественные настроения и как они изменились, и закончилось ли то, что называют пост-крымской эйфорией, я думаю, что здесь нужно начинать с того, что не может быть общественных настроений там, где нет нормального общества. Дело в том, что я всё-таки, скорее, воспринимаю российский социум как некую массу, которая крайне плохо рефлексирует происходящее, находится в плену огромного количества догм, мифов и абсолютно неадекватного восприятия реальности, очень сильно индоктринирована, и в этом отношении я бы сказал, ответив на вопрос о том, изменились ли общественные настроения – нет, они не изменились, и сегодня общий экономический кризис, в общем-то, не проявился ни в социальных потрясениях, ни в серьезных политических сложностях для режима. Я подозреваю, что он и не проявится в самое ближайшее время.

Если мы посмотрим на историю России, допустим, в 90-е годы, когда экономическая ситуация в стране была на порядки хуже, чем она является сегодня, всё-таки основные протесты тогда не возникали и не носили ответа на экономические вызовы. Опять-таки, те же самые протесты 2011-12 годов также не стали ответом на экономические проблемы, равно как и выступления 26 марта. Поэтому надеяться на то, что экономический кризис приведет к серьезным изменениям в режиме, не говоря уже о его падении, я бы точно не стал.

Пост-крымская эйфория не закончилась, более того, я хочу сказать, что точка бифуркации в этой системе находится скорее сзади, а не впереди. Она была, скорее, в 2011-12 годах, нежели может случиться в ближайшие несколько лет, потому что в том случае мы видели всё-таки некий момент привыкания системы к авторитаризму, мы видели период определенного ослабления гаек при Медведеве и попытку новую закручивать их при Путине. Общество, воспринимая этот переход, попыталось каким-то образом выразить свое недовольство в очень локальных, я бы сказал, формах, но этот переход к такому очевидному, зрелому авторитаризму случился, и на сегодняшний день и в ближайшее время мы видим только развитие тенденции. Я, честно говоря, не вижу никаких точек пертурбации, которые могли бы в ближайшем будущем подорвать основы этого режима, если он сам, конечно, не предпримет каких-то безумных действий, которые он может предпринять. Но, в общем и в целом, я бы сказал, что пост-крымский синдром сохраняется, и это даже не пост-крымский синдром, это просто привыкание к авторитарной системе. И оно идет по многим направлениям.

Следующий вопрос, который был поставлен, это вопрос о том, насколько прочен контроль власти над обществом, и что будет в 2018 году. Еще раз повторю: мне кажется, что контроль прочен, и в 2018 году не произойдет ровным счетом ничего. В данном случае, сам замысел современной элиты, современного режима, который был разработан, как мы сейчас понимаем, еще во времена «рокировки», собственно, заключался в том, что Владимир Владимирович возвращается на два срока, и, собственно говоря, новые развилки и новые вопросы возникают после окончания этих двух сроков, то есть в 2024 году. Поэтому, конечно, после того, как Владимир Владимирович будет долго отнекиваться от того, что он уже решил идти в президенты, он, конечно, всё-таки пойдет, понятное дело, что он победит, никаких неожиданных фамилий в списке для голосования не будет, и в результате мы будем иметь новый срок, к концу которого, я думаю, действительно возникнут предпосылки для каких-то серьезных, непредсказуемых событий, назовем их так.

То есть я бы сказал следующее: всё-таки в ближайшие 5-6 лет, даже в условиях продолжающегося экономического спада, даже в условиях снижения доходов населения, я думаю, что никаких серьезных потрясений в стране не случится. Опять-таки, если не произойдут какие-то непредвиденные события – в первую очередь, во внешней среде. То есть, еще раз, я бы сказал, что в 2018 году не будет ни легитимации, как было здесь указано, ни какого-либо рода дестабилизации – это будет абсолютно банальное, техническое продление полномочий.

Что касается раскола элит и возможных его последствий. Я думаю, что, конечно, в элитах существует очень высокая степень напряжения. Есть отдельные группировки, есть отдельные личности, которые по целому ряду причин ненавидят друг друга, имеют совершенно разные интересы, совершенно по-разному видят себя и других в будущем развитии страны. Поэтому я думаю, что серьезная напряженность внутри есть, но, опять-таки, она может проявиться и выйти наружу только в случае, когда первое лицо каким-то образом самоустранится. То есть, в данном случае, система власти выстроена в России так, что, фактически, вся нынешняя элита является назначенцами господина Путина. Пока назначивший их находится у власти, я не предполагаю возможности серьезного конфликта, который бы угрожал его власти. В случае, если он уходит, начинается война всех против всех.

Поэтому, опять-таки, первичны, конечно, доверие и консенсус масс в отношении первого лица. На сегодняшний день, еще раз повторяю, я вижу очень глубокую степень этого консенсуса, а коррупция не есть тот раздражитель, который может перевернуть систему: внутри общества она проникает очень глубоко, и, как бы мы ни ненавидели наших олигархов и чиновников, те или иные формы коррупционного поведения присущи значительному большинству членов общества. И это – самый фундаментальный, скрепляющий элемент путинской системы. Она не только дает возможность процветать верхним уровням элиты, но и возможность жить значительной части общества.

Поэтому я хочу просто сказать, что одно дело – это не поддерживать режим, не любить конкретного Владимира Владимировича, осуждать войну в Украине, аннексию Крыма и многие другие очень неприглядные события в новейшей российской истории, и другое дело – всё-таки, некоторым образом, реалистично смотреть в будущее, понимая, что если мы не любим некоторых фигурантов, которые сегодня правят страной, то это не значит, что мы должны впадать в иллюзию относительного того, что оттого, что мы этого не любим, это завтра изменится.

В стране не существует на сегодняшний день нормальной политики. И я считаю, что оппозиция сегодня тоже фактически отсутствует. То, что мы сегодня видим в стране, и те проявления, которые мы наблюдаем, это очень мощное диссидентское движение. Но это – диссидентское движение, а не политическая оппозиция. И, соответственно, это движение может расшатывать режим, может подтачивать его, но оно само не станет движущей силой его слома.

Поэтому первый момент в моем выступлении заключается в том, что я не вижу, еще раз говорю, перспектив дестабилизации системы до того, как чисто юридически она войдет в противоречие сама с собой в 2024 году, когда нужно будет что-то менять: либо идти на пятый срок, либо провозглашать себя царем, либо менять режим на парламентскую республику, либо еще что-то. Вот там начинается ситуация, когда реально уже и элита, и общество будут ожидать каких-то перемен. Если к этому времени будет что-то предложено в качестве общественно привлекательного сценария, и возникнут программы или лидеры такого рода, то, возможно, что-то изменится, если ничего не будет предложено, то я думаю, что и тогда может ничего не поменяться.

Что касается того, что можно было бы делать и какая повестка может сегодня предлагаться или обсуждаться – здесь я высказываю свою личную точку зрения и могу быть не поддержан и, конечно, не настаиваю на том, что она правильная. Но, во-первых, еще раз хочу сказать, что, прежде всего, нужно, на мой взгляд, избавиться от какой-то иллюзии быстроты перемен. И основная концепция, основная стратегия, должна быть достаточно долгой. Всё-таки нужно понимать, что общество объективно не созрело на сегодняшний день – запроса на фундаментальные изменения я сегодня в российском обществе не вижу. Но, опять-таки, я не настаиваю на том, чтобы с этим все присутствующие здесь согласились.

В стране нет понимания того, что мы зашли в некий тупик, из которого нужно выходить радикальным сломом системы. Это понимание было, в какой-то мере, в 80-е годы, сегодня я его абсолютно не наблюдаю. Опять-таки, даже в 80-е годы это понимание было серьезным образом спровоцировано сверху, когда появились новые лидеры, когда появились новые идеи, и когда началось переосмысление истории и перспектив. Сегодня, опять-таки, пока, ничего подобного не происходит. Поэтому сегодня единственным, на мой взгляд, рациональным элементом стратегии является ожидание того, когда экономический кризис, когда проблемы, безусловно, очень устаревшего по всем своим позициям и элементам режима окажутся подорваны просто ходом движения истории. Мы несколько раз в российской истории видели ситуации, когда отставание действительно вызывало серьезные пертурбации, когда оно осознавалось как критическое большинством.

До этого периода пройдет еще довольно много лет, но когда это случится, то нужно понимать, можно ли видеть в оппозиционной части общества людей и концепты, которые могут быть предложены населению, которые могут быть им поддержаны. Поэтому мне кажется, что сегодня гораздо более существенной, чем какие-то конкретные акции, является разработка чего-то более серьезного в концептуальном понимании – того, что может быть предложено взамен существующей системе.

Если проводить аналогии с той же перестройкой, можно вспомнить, что всё-таки идеи, которые были потом предложены Горбачевым, формировались с 60-х годов достаточно большой группой будущих прорабов перестройки, которые сидели в разных инстанциях, начиная от журнала «Проблемы мира и социализма» и кончая отделами ЦК, и которые потом предложили это как оформленную концепцию. Вот сегодня я такого, опять-таки, ничего не вижу. И, на мой взгляд, было бы крайне важно создать некий подобный образ будущего, который нынешняя элита породить неспособна. Не имея этого образа будущего, выходить на большие избирательные кампании и в целом на попытки модернизировать общество мне кажется сложным.

Опять-таки, нужно понимать, что никакого критического момента относительно того, что если завтра мы не успеем что-то сделать, то страна развалится и что-то произойдет неисправимое, нет и не предвидится. Современные общества очень мобильны и гибки, и поэтому, как бы далеко мы ни отстали, мы всегда сможем достаточно быстро нагнать. Если на это будет запрос, опять-таки. Проблема модернизации всегда заключается в том, что модернизацию можно сделать очень быстро, если есть консенсус в пользу модернизации. Если его нет, а его нет сейчас в России, то сделать ее просто невозможно. Посмотрите, с каких позиций стартовали те же самые нынешние азиатские тигры, начиная с 60-х годов до 90-х, и вы увидите, что с уровня жизни в 2-3 раза ниже, чем в России, они выходили на уровень жизни вполне нормальных промышленных держав и современных экономик.

Поэтому, еще раз говорю, что главный вопрос – это вопрос общественного консенсуса, навязать его невозможно. Вчера я здесь слышал о том, что надо воспитывать народ и переделывать его. Я глубоко скептичен в этом вопросе: народ не переделать. Изменить его мы не сможем. В данном случае надо дать ему возможность убедиться в том, что так жить нельзя. Когда это случится, можно предпринимать какие-то дальнейшие шаги. Я не буду сейчас говорить о тактике, здесь много вопросов, может быть, потом они последуют.

Собственно, мой прогноз, еще раз повторю, достаточно скептичный: ближайшие несколько лет для режима будут устойчивыми, население всё больше привыкает к той авторитарной системе, которую мы имеем, она достаточно гибка и с точки зрения системы управления, и с точки зрения воздействия на общество.

Она достаточно хорошо сочетает кнут и пряник, и тот даже не раскол, а просто полный разброд, который существует на оппозиционном крае политического спектра, показывает, что, в принципе, власти бояться особо нечего, кроме своих собственных безумных шагов, начиная с очередной агрессии против какого-нибудь Казахстана и кончая «выдающихся» программ типа сноса половины зданий в Москве.

Если ничего подобного происходить не будет изнутри самой системы, то я подозреваю, что на несколько лет мы можем заняться именно созданием некоего образа будущего, потому что больше точек для достаточно конструктивного приложения усилий я не вижу.