Многие из нас привыкли считать, что массовая культура – это примитивный корм для всеядных посредственностей, дешевое варево из суррогатов, призванное в развлекательной форме усыпить наш рассудок и выманить из наших кошельков хороводы хрустящих купюр. Пускай и так, но что если посмотреть на массовую культуру шире? Что если хотя бы на миг представить, что при всей своей убогости и обывательской простоте, эта культура отражает некие глубинные шевеления в брюхе общества?

Да, рынок, как порочный отец-развратитель, спровоцировавший расцвет массовой культуры, лишен какой-либо морали. И было бы наивным верить, что он разделяет ценности общества, где функционирует. Даже если некое явление внутри социума полагается большинством греховным и табуируется, рынок едва ли покорно кивнет вместе с этим большинством. Напротив, запреты и табу всегда будут друзьями рынка, ведь его, рынка, демиурги знают, что табу рождают в социуме зоны напряжения. Момент возникновения запретного плода предшествует капиталистическому триумфу. Все, чего нельзя – хочется. Все, чего хочется – можно продать.

Желания, которые встречают активное противостояние социального организма — это семена, из которых вырастут товары. В то время как общество зацикливается на какой-либо проблеме, рынок выжидает мгновения, когда созреет очередная целевая аудитория: легионы тех, кому очень хочется, но кому активно запрещается. Вот здесь и возникает ренессанс перверсий. Сначала общество, неуклюже силящееся одолеть тот или иной недуг, доводит своего гражданина до навязчивого невроза, а затем рынок, жаждущий этим неврозом воспользоваться, доводит невроз до состояния вопящего безумия. Остается выждать еще совсем немного, после чего запретные плоды вываливаются на прилавки разночинных супермаркетов, и, видит Бог, к ним сразу же выстраивается очередь. Волшебство союза социума и рыночных технологий в том, что эти очереди состоят не из тех, кто изначально был склонен к запретному плоду, но в большей мере из тех, кого воспитали искателями этих запретных плодов. Мой тезис прост: табуирование не защищает общество, но создает новые рынки.

Совсем недавно я встретил старого друга, который уже много лет работает фотографом на различные эротические и порно-журналы по всей Европе, снимая, в основном, материалы категории «teens». «С работой все плохо, — пожаловался мой друг. — Последнее время мои фотки практически не покупают». В чем же дело? «Им нужны молоденькие модели». Я едва ли помнил хотя бы несколько работ моего друга, на которых фигурировали бы немолодые девушки, о чем ему и сообщил. «Ты не понял, — сказал он. — Все сейчас хотят смотреть на девочек, которые похожи на детей. Мои клиенты теперь берут только то, что можно назвать развратной невинностью. У девочек должны быть маленькие сиськи, недоразвитые, мальчишеские тела». Затем он показал мне одну из последний своих фотосессий, для которой нашел, казалось бы, именно такую, полуразвитую детоподобную девочку с сиськами первого размера. Мне показалось, что она идеально подходит под новый образ, которого требуют заказчики с порносайтов. «Не купили, — говорит. — Сказали, что у нее взрослое выражение лица». Насколько я знаю, закон по-прежнему считает, что детям нельзя дружить с сексом. «В этом и вся сложность. Рынок хочет новый тип идеальной модели. Она должна быть совершеннолетней, но выглядеть на все 14».

Мне мигом вспомнилось количество мер, которые современное общество бросает на борьбу с проблемой педофилии; вспомнились все эти религиозные фанатики, войны за мораль и нравственность, статьи законодательства и социальная реклама на тему: «Если взрослый дядя поцеловал тебя в лоб, не скрывай, сообщи о сексуальном домогательстве первому встречному полисмену, маме и бабушке». Черт побери, сегодня даже глухонемой эскимос, родившийся калекой и проживший всю жизнь в запечатанной барокамере, знает, что за любовь к детишкам его обольют бензином и подожгут под хит Майкла Джексона «You Are Not Alone», сведенный с хитом The Bloodhound Gang «Burn, Motherfucker, Burn». Но и здесь рынок самодовольно хохочет. Ему хорошо известно, что запрет на «сексуальных детей» очень быстро конвертируется в спровоцированное хотение нарушения запрета, а значит — на что бы ни надеялись параноидальные борцы-родители, сексуальные детишки поступят на прилавки.

Собственно, это уже случилось. И если кто-то вздумает найти крайнего, то, в первую очередь, нужно искать его среди тех, кто был сильно против «детотраха», говорил о нем на каждом углу, но позабыл, что живет в эпоху хитрожопого капитала. В эпоху, где агрессивные запреты не являются эффективными решениями, не рождают чинного соблюдения правил, но подло дразнят и без того затурканного гражданина, вызывают у него истерию, удобряющую почву для новых рынков. Проблема педофилии, разумеется, существует, но если борьба с ней лишается рассудка («Не смей думать о желтой обезьяне!») и превращается в форму фанатического запугивания (лучший пример — США), то страдают, в первую очередь, дети, для которых это запугивание выращивает новых опасных дядь. И о желтой обезьяне таки начинаешь думать.

Кто-нибудь слышал про последний хит мировой порно-индустрии? Имя ему Зулейди Пьедрахита, звезда сайта «Little Lupe», жемчужина острова Тенерифе. Дочь испанца и колумбийки, эта девочка ворвалась на adult-сцену в 2006 году, и с тех пор весь мир знает ее как свою дочурку-нимфетку, глотающую члены, как шпаги героя Боярского. Внешность прекрасной Зулейди обманчива. 20-летняя Пьедрахита обладает наружностью большеглазой лолиты из коллективного бессознательного. Она — чистокровный продукт страхов о массовости педофилии; тот самый новый рынок, который спровоцировали совестливые святоши со всех концов света. Сегодня миллионы задерганных самцов платят деньги, чтобы получить именно такой запретный плод. И вот он перед ними. Красиво упакованный и готовый к употреблению. Как говорится, с чем боролись — на то и напоролись. Пришлось купить.