Эмма Бонино сказала, помимо прочего, одну вещь, которая мне показалась важной. Она сказала, что наша партия никогда сама не инициировала ни одну политическую кампанию в той или иной стране, но всегда отвечала на запросы, исходящие от неправительственных, гражданских, политических групп, как это было, например, в случае с кампанией против женских генитальных увечий. Это верно, но мне кажется, это не обязательно означает, что мы должны отвечать лишь на формальные запросы со стороны уже существующих, институированных групп. Мне кажется, что очень часто необходимо действовать и в отсутствие, так сказать, формализованных запросов. То есть действовать в полной политической, институционной пустыне, отвечая на запросы людей, на запросы граждан, которые подчас еще четко не сформулированы. И мне кажется, что это как раз наша задача — протягивать руку этим людям, чтобы помочь им сформулировать их запросы, то есть, иными словами, дать голос этим людям.

Мы умеем это делать. Я говорю так, потому что, мне посчастливилось видеть кое-что за те двадцать лет, что состою в Радикальной партии, и кое в чем участвовать. В частности, я помню времена, когда у нас было 40 тысяч членов в Италии, когда у нас были штаб-квартиры по всей Европе, когда у нас был офис даже в Буркина Фасо. В те времена, когда Марино Бусдакин и Антонио Станго были координаторами партии в бывшем СССР, у нас было 5 тысяч членов в этих странах. Это уже мифические времена, античные, почти такие же далекие, как те, когда Карфаген был разрушен римлянами. Но мы тогда умели действовать в пустыне, без местных партий, без местных НПО, даже без слова «НПО», потому что этого слова в те времена еще не существовало — как мы действовали в России 20 лет назад.

Сейчас, когда я — российский гражданин, живущий в России, помимо того, что радикал — смотрю на ситуацию в моей стране, я вижу, что она более-менее сравнима с ситуацией того времени. Однако, в каких-то секторах она даже хуже.

Что мы видим сегодня в России? Мы видим, что сама политика в буквальном смысле слова уничтожена режимом Путина. Она не загнана в подполье, она именно уничтожена.

Больше нет выборов. Есть некоторый процесс, который зовется «выборы», но это не выборы, потому что исход голосования не имеет ничего общего с публикуемыми результатами, потому что нет избирательной кампании, потому что нет субъектов избирательной кампании.

Мы имеем ситуацию, которая может быть охарактеризована термином «партократия без партий». С формальной точки зрения, та избирательная система, которая существует сегодня в России, является 100-процентно партократической, полностью пропорциональной. Но в то же самое время партий — нет, существуют только псевдопартии. Четыре партии, заседающие в Думе: партия власти, которая называется «Единая Россия», затем еще одна партия власти, созданная в Кремле, чтобы играть роль псевдо-оппозиции, которая называется «Справедливая Россия», потом партия Жириновского, которая называется Либерально-демократической партией, и Коммунистическая партия. Ни одна из них не является оппозицией. Даже если коммунисты, либерал-демократы или «Справедливая Россия» иногда и называют себя оппозицией, то всегда при этом превозносят «лидера нации», то есть Путина. Есть также и еще три партии, которые находятся за пределами Думы: «Яблоко», «Правое дело» и еще одна, я даже забыл ее название… В смысле своей оппозиционности они мало чем отличаются от думских партий.

Закон же о партиях составлен таким образом, что невозможно создать ни одну партию без одобрения Кремля, потому что если ты хочешь создать партию, ты должен набрать 45 тысяч членов, формально в нее записанных, а затем пройти процедуру регистрации в министерстве юстиции. И если министерство найдет, что среди этих 45 тысяч членов есть кто-то, кому не исполнилось 18 лет, или кто-то, кто записал свой адрес с ошибкой (например, написал «Москва», а не «город Москва»), то это уже является основанием не зарегистрировать партию. Фактически это означает, что ни одна независимая партия как агент электорального процесса не может быть создана в России. И мы, собственно, видели, как несколько недель назад Партия народной свободы Бориса Немцова, Михаила Касьянова и Владимира Рыжкова получила отказ в регистрации как раз под предлогом наличия «мертвых душ» в списках своих членов.

Потом, как я уже говорил, по сути, нет избирательной кампании, потому что в России нет независимых масс-медиа. Нет средств массовой информации. Есть ТВ как средство массовой дезинформации, существуют некоторые небольшие газеты, которые хоть и в меньшей степени, но тоже контролируются правительством, существует несколько радиостанций, которые контролируются в меньшей степени, чем ТВ. И, к счастью, существует Интернет, который никаким образом не контролируется, который полностью свободен.

Как я уже сказал, ситуация в каком-то смысле сегодня хуже, чем 20 лет назад. Да, есть, конечно, свободный выезд из страны, есть свободный Интернет, есть свободная культурная жизнь, когда каждый, кто хочет посмотреть какой-либо фильм или прочесть какую-либо книгу, может сделать это без всяких проблем, может писать почти все, что хочешь, в Интернете. Однако режиму за эти десять последних лет удалось сделать одну очень важную вещь: удалось коррумпировать людей нефтяными деньгами и заключить сделку: политические и гражданские свободы в обмен на более-менее высокий уровень жизни. И, таким образом, превратить людей из граждан в население. Потому что народ, не имеющий абсолютно никакого интереса к политической жизни, не является гражданами, он является просто-напросто населением.

А раз нет интереса к политике, нет политики, то нет фактически и никаких политических организмов. Я уже говорил о Партии народной свободы, которой отказали в регистрации, необходимой для участия в думских выборах в декабре этого года. Но, к несчастью, и она не является партией. Это проект, существующий в основном на бумаге, потому что нет членов партии, способных выйти на площадь, чтобы потребовать регистрации. Нет таких людей. Есть проект трех, четырех, пяти лидеров вчерашнего или позавчерашнего дня, они хорошие люди, но партии — нет, нет организации.

И, что еще более печально, нет ни одного либертарного политического субъекта — подобного нам, радикалам, сейчас. Или, точнее, такого, каким мы были в прошлом — в Италии и не только в Италии.

Всем этим я отнюдь не хочу сказать, что в России нет людей, имеющих подобные убеждения. Есть много людей, которые думают, пишут, комментируют в Интернете как либертарии.

Есть множество людей, желающих демократии и свободных выборов. Есть множество людей, ценящих индивидуальные свободы. Людей, которые против этатизма в экономике и не только.

Людей, поддерживающих права меньшинств, в том числе права сексуальных меньшинств. Со всей этой историей запрещаемых и разгоняемых на протяжении уже пяти лет гей-прайдов в Москве, начиная с 2006 и 2007 годов, когда Марко Каппато подвергся нападению и задержанию в Москве, со всеми этими заголовками в итальянских и европейских газетах, ситуация тем временем изменилась.

Она не изменилась в смысле позиции властей, потому что все попытки организовать не только гей-парад, но даже и малюсенькую демонстрацию за гражданские права геев и лесбиянок неизменно сталкиваются с запретом. Надо сказать, что право на манифестации и так почти запрещено в стране. Но даже оппозиционные группы время от времени имеют возможность проводить легальные манифестации. Может быть, не на центральной площади, а в другом месте, может быть не на 2 тысячи человек, как напишут организаторы в уведомлении местным властям, а на триста (тем более, что в итоге и двести участников с трудом наберется) — но, так или иначе, все в какой-то степени могут воспользоваться правом на манифестации. Все, кроме активистов за права геев, лесбиянок и трансгендеров.

Но она изменилась в смысле отношения людей. Потому что с каждым годом, с каждым месяцем мы видим, как все больше самых простых, гетеросексуальных людей поддерживают эту борьбу за права сексуальных меньшинств, или, даже если не поддерживают, то понимают ее и не выступают против.

Есть множество людей, которые, как и мы, за легализацию наркотиков. Которые с восторгом восприняли в начале июня новость о докладе Глобальной комиссии по наркополитике. Российские масс-медиа и политики практически полностью проигнорировали событие, но в блогах был настоящий взрыв мнений, комментариев, подчас — полных энтузиазма.

Есть множество людей, которые против нового клерикализма в этой стране, когда православная церковь претендует на то, чтобы играть роль бывшего идеологического отдела ЦК КПСС. Многие люди просто разъярены этим.

В частности, есть множество людей — и они уже даже провели две манифестации — которые активно выступают против нового законопроекта, ограничивающего право на аборт в России. Речь идет о проекте закона, подготовленного двухпартийной группой («Единая Россия» и «Справедливая Россия»), предусматривающего запрет рекламы абортов, прекращение финансирования абортов из фондов обязательного медицинского страхования (то есть аборт в России станет исключительно платным, а не бесплатным, как сейчас), и даже о необходимости для замужней женщины получать письменное согласие мужа для проведения аборта. Этот законопроект, естественно, поддерживается православной церковью и представлен как правящей партией, так и «оппозицией» в лице «Справедливой России», а значит, весьма вероятно, что еще до конца года станет законом.

Есть множество людей, которые выступают за свободу мнений, против статьи 282 российского уголовного кодекса, запрещающей «hate speech», любые высказывания, которые могут привести к разжиганию религиозной, национальной или социальной розни, а на самом деле, как показывает практика применения этой статьи, используемой для того, чтобы заставить замолчать всех тех, чьи высказывания не нравятся властям.

Эти люди, о которых я говорю, что они мыслят как либертарии, не замкнуты в национальных границах, они мыслят с глобальной точки зрения. Они, например, против применения похожих законов в Европе, как, например, статья 137, если не ошибаюсь, уголовного кодекса Нидерландов, которая позволила отдать под суд голландского парламентария Герта Вильдерса за его противоречивые высказывания об исламе.

Есть множество людей, которые против нового средневековья, против этой самой настоящей педоистерии, которая царит в Соединенных Штатах, а также в Европе, да и в России уже. Против той ситуации, при которой человека отправляют в тюрьму на 15 или 20 лет за простой факт хранения запрещенного контента, за десяток фотографий, найденных в его компьютере, о чем мы читаем почти каждый день в новостях из США. Ситуации, при которой отправляют за решетку 16-летнюю девушку, пославшую своему молодому человеку при помощи телефона собственную голую фотографию, а потом, после тюрьмы, заносят ее пожизненно в реестр сексуальных преступников. Ситуации, при которой приговаривают к пяти годам лагеря 18-летнего молодого человека из Краснодара, имевшего секс со своей 15-летней девушкой. Люди возмущены всем этим.

Итак, есть множество мыслящих либертарно людей, но нет ни одного политического субъекта, который мог бы трансформировать их мнение в действие, имеющее политическое значение.

Я думаю, что именно мы являемся тем субъектом, который мог бы и должен был бы дать голос этим людям, вернувшись к нашей характеристике либертарной и транснациональной партии.

Тем более, что сейчас нет нужды в тех экстраординарных усилиях, которые мы предпринимали в начале 90-х годов — газета «Новая партия» на 25 языках, десятки офисов, которые стоили кучу денег… Сейчас есть Интернет. Сейчас даже в России уже есть экономическая и психологическая возможность мобилизовать денежные средства граждан для финансирования конкретных инициатив – так же, как это делается в Италии или в Соединенных Штатах.

Однако есть острая необходимость (Марино Бусдакин вчера говорил об этом) иметь хотя бы маленькую группку из пяти или десяти человек, которые могли бы заниматься главным образом или исключительно этой либертарной транснациональной партией.

Но прежде всего, конечно же, необходимо иметь нашу политическую волю как партии ко всему этому. В этом смысле я надеюсь, что Тунис не случайно был выбран в качестве места проведения этого генерального совета. Я очень хочу верить, что это — символ нашей воли присутствовать физически и политически за пределами границ Италии и Европейского Союза, в таких странах, как наши две — Тунис и Россия.

Сейчас в моей стране осталось уже мало людей, которые помнят те времена 5 тысяч членов Радикальной партии в России. Еще меньше осталось тех, кто продолжает каждый год записываться в партию — может быть, нас всего три или четыре человека таких. Но мои друзья, оставшиеся в Москве, спрашивают меня каждый раз, и спрашивали позавчера перед отлетом в Тунис: «Скажи честно, как думаешь, есть ли какая-нибудь надежда на возрождение транснациональной партии?»

Я очень хочу верить, что однажды – если и не послезавтра, когда вернусь отсюда в Москву, то после съезда в ноябре — я смогу сказать им: «Друзья, шанс есть. Давайте начнем, а что будет дальше — битва покажет».

This is the dream I have. Спасибо.